Публика тут же загомонила довольно, зашумела, словно плотину прорвало, со своих мест повскакивала. Другое дело! А то такая тишина здорово напрягает. В воздух цветочные букетики взлетели. Налетевшим порывом ветра отдельные цветки чуть ли не до самого самолёта докинуло. Вороньё испугалось, всколыхнулось, с верхушек деревьев сорвалось, загомонило, завозмущалось недовольно. Ещё бы не скандалить пернатому племени— пришёл конец их господству в воздухе…

Несколько экзальтированных дамочек к ограждению пробились, разорвали плотное полицейское оцепление. Завизжали что-то восторженно-неразборчивое, руками замахали, обвязанные разноцветными лентами цветы в мою сторону бросили. Вроде бы и по ветру бросали, а и в этот раз ни один цветок до меня не долетел. Обидно. Один единственный раз представилась возможность по цветам походить, и на тебе! Не получилось…

Полицейские спохватились, сомкнулись, оттеснили дамочек. Музыканты опомнились, что-то бравурное заиграли, какой-то встречный марш. Нужно будет подсказать им пару подходящих мелодий, кстати.

А к нам со всех ног какие-то люди в цивильном направляются. Небольшая такая группа, человек двадцать-тридцать. И не через ограду, а через специально оставленный для них проход.

— Это кто?

— Организаторы и устроители, — просвещает меня тут же Паньшин. И быстрым шагом, почти оббегает самолёт с носа, втыкает вторую колодку под левое колесо. Выпрямляется и встаёт рядом со мной, принимает важный и гордый вид. — Редакторы и спонсоры перелёта.

Ну, если спонсоры и редакторы газет, то да, таких нужных людей буду с почтением встречать. Стоим, ждём у самолёта. Глянул на них ещё раз и тут же взгляд свой на ложу перевёл. Глаз с ЕИВ не свожу, отмечаю, как офицеры разозлились за такие мои художества, собрались вниз спускаться, меня на место ставить, да император им этого не позволил. Улыбнулся мне в ответ и одним движением руки отправил всех по своим местам.

Император к жене наклонился, что-то ей на ушко проговорил. Оба улыбнулись друг другу и одновременно встали. Сопровождающие их лица тут же подхватились, охрана засуетилась, кто-то к государю подошёл, распоряжения выслушал и начал охраной командовать.

Устроителей и спонсоров остановили, вежливо придержали и в сторонку отойти предложили. Это я сам слышал.

Тут же и жандармы внизу забегали, полицейские обозначились, одну секцию ограды снимать принялись. Внизу народ расступился, для прохода царской четы широкий коридор образовал.

Стою. Паньшин сдавленно шепчет:

— Сам Государь к нам идёт! Что делать?

— Стойте спокойно, Александр Карлович. Не суетитесь.

— Да как вы можете таким спокойным оставаться? — сдавленным голосом чуть слышно удивляется юрист. — Это же сам Государь!

— Ну, Государь, — улыбаюсь краешком губ. Удивительно к месту припомнилось из Гайдая. — И что?

Продолжать фразу не стал, ограничился этим. Но Паньшину хватило, он просто дар речи потерял! Стоит, весь красный от возмущения, на меня смотрит, рот открывает и тут же закрывает:

— Слов нет, Николай Дмитриевич! — всё-таки нашёлся с силами, проговорил. — Нельзя же так!

— Тс-с, — прошептал ему. — Идут уже.

От входа в ложу до ограждения шагов двадцать. И до нас вдвое меньше. Вроде бы и небольшое расстояние, но рассмотреть царственную чету хорошо успел. За их спинами в рядок дети шли, вот на них мне времени для осмотра не хватило. Да и кто-то из высоких чинов налетел, сначала в кабину самолёта зачем-то заглянули, потом нас инструктировать принялись, но не успели, времени не хватило.

Государь росту высокого, но не тучен. Вся фигура так и пышет здоровьем. А я вроде бы как помню, что оно у него было не ахти. И страдал он спиной и тучностью. Выходит и здесь есть отличия с той моей историей? Что ещё? Младшая, Ольга, так и норовит из-под отцовской руки в нашу сторону глянуть. Впрочем, какая она младшая, если она старше меня нынешнего на сколько-то там годков? Да и росточка мы с ней вроде бы как одинакового.

Всё, подходят. Вытянулся, насколько смог, выпрямился. Собрался. Сосредоточился. Правда, перед этим бросил вполголоса Паньшину:

— Александр Карлович, в любом случае оставайтесь на месте. Если со мной что случится, за самолёт головой отвечаете…

— А устроители и спонсоры? — взволновался Паньшин. — Кто с ними говорить будет?

— Вот вы с ними и поговорите, если что. Мало ли что в голову Его Императорского Величества придёт? Вдруг пригласит куда? — едва заметным движением повернул голову в сторону напарника, постарался сделать выражение лица побезразличнее. — Или вы предлагаете заставлять императора ждать, пока я буду со спонсорами разговаривать?

— Что вы, что вы, — мой помощник даже ладошками перед собой замахал. — Конечно же, я всё им объясню.

Тишина…

Подошли, остановились в нескольких шагах…

Александр Александрович с высоты своего роста, а он на голову выше меня, осмотрел поочерёдно нас с Паньшиным, задержал взгляд на моём кожаном комбезе, особое внимание уделил самолёту.

— Князь Шепелев-младший, Николай Дмитриевич, — спохватился и представился, как положено. Да и спохватился-то только потому, что увидел подаваемые мне царицей какие-то знаки.

Наверное, правильно сделал, так как она улыбнулась мне и еле заметно глаза прикрыла. Мол, всё правильно сделал. По крайней мере, я именно так это истолковал.

Следом за мной и Паньшин опомнился, поклонился, привычной скороговоркой свои имя-фамилию с должностью оттарабанил.

— Знаю, князя Дмитрия Игоревича сын и достойный наследник, — прогудел в бороду император всея Руси и прочая, прочая. — Мне уже доложили.

И о чём, интересно, ему успели доложить?

— Признайся, Николай Дмитриевич, сам этот аэроплан изобрёл или помогал кто?

— Изобрёл этот и предыдущий самолёт сам. Строить помогали мастера в поместье отца, один бы долго провозился, — ответил, как есть.

— А если один, то справился бы всё равно? — уточнил Александр Александрович.

— Конечно! — уверенно ответил.

— Что ж, хвалю. Подобную уверенность в своих силах приветствую и одобряю. И всемерно поддерживаю, — вроде бы и хвалит, а взгляд серьёзный, глаза строгие, если не сказать суровые.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, — поблагодарил на всякий случай.

Хуже не будет. Зато Мария Фёдоровна снова улыбнулась краешком губ и едва заметно глаза прикрыла.

— Показывай, что за аэроплан у тебя такой занимательный, с одним крылом. Я вот совсем другие видел, так там крыльев куда как больше было. И летали они не в пример хуже твоего. Какие занимательные фигуры ты тут выписывал, как крутился! Словно птица вольная. И в Луге, мне доложили, тоже успел отличиться. Расскажешь своему императору свои секреты или сначала за привилегиями отправишься?

Ах, он жук! Ему уже и про патенты мои успели доложить. И в чём я не прав? В том, что не позволяю себя грабить? Так я и дальше не позволю, и привилегии обязательно получу. И Император меня в обратном не убедит.

К счастью, ответ императору не понадобился. Он сразу пошёл вокруг самолёта и супругу за собой потянул. К обшивке крыла прикоснулся, по капоту рукой провёл, до винта дотронулся кончиками пальцев, в кабину заглянул. Оглянулся:

— Чего замер, Николай Дмитриевич? И как это ты умудрился заграничных изобретателей переплюнуть? Иди сюда и расскажи нам всем про это своё чудо.

Следом за царственными родителями потянулись их разновозрастные дети, а уже за ними и все остальные. Свита немаленькая, быстро окружили самолёт плотной толпой. Со стороны всё это наблюдать было несколько потешно, но постарался сдержаться и не усмехнуться. Не скрою, чувства испытываю двоякие. С одной стороны, всё же Государь всероссийский, а с другой всерьёз всех их не воспринимаю. Не т у меня чувства восторженного преклонения перед фамилией и династией Романовых, как у моего напарника, например. Стоит рядышком, смотрит во все глаза, на лице восторг и обожание пополам с преданностью сияют.

Иду к государю в полной тишине, стараюсь спину прямой держать, а голову высоко поднятой. Я — лётчик! Пока единственный на всю нашу Империю! И самолёт у меня один такой, остальным до него как до Китая пёхом. И помнить об этом нужно всегда. Помнить, но не зазнаваться и не зарываться.